Глава обвел мужчин тяжелым взглядом и вкрадчиво спросил:
— Не много ли вы, соколы мои, воли взяли? Может вас за языки подвесить да тоже выпороть?
— Ну спасибо, что хоть за языки… — усмехнулся Донатос. — Наказать девку надо, только она не первогодка, ее столбом уже не запугать.
— Значит, пока в каземат на хлеб и воду, а дальше разберемся, — спокойно ответил Нэд.
Лесана угрюмо побрела в сторону подземелий. На душе было погано. Уж лучше бы смотритель сразу сказал, какая ее кара будет, чем теперь ждать, гадать да томиться. Сам того не зная, Нэд повесил на девушку куда более тяжкую кару — ожидание. Которое, как известно, иногда страшнее даже самой смерти.
— Лесанка! Лесанка!
Выученица Клесха открыла глаза и с удивлением прислушалась к черной тишине. Ей показалось, будто она задремала и этот громкий шепот был всего лишь отголоском сна. Вот только задремлешь тут пожалуй — в такой холодище.
Девушка сидела, сжавшись в комочек на деревянном топчане, прикрытом толстым слоем прелой соломы.
В каземате было темно и холодно. Так холодно, как бывает холодно только под землей — зябкая дрожь пробирала до костей, и хотя узница зарылась в солому, согреться не получалось. Холод тянулся от стен, забирался под рубаху, прилипал к коже, заставляя ее покрываться мурашками. Даже зубы и те уже отстукивали дробь. Куртку и шапку у девушки отобрали и теперь она с тоской думала о том, как тепло ей было в зимнем лесу, когда несли хоронить Айлишу, как валил пар из распахнутой одежи, от горячего тела.
Продрогшая послушница пыталась двигаться, но в маленькой клетушке было не развернуться. Девушка не придумала ничего лучше, как начать яростно отжиматься от осклизлой стены и после этого, правда, на короткое время согрелась. Вот только удержать это тепло было нечем и очень скоро выступивший на теле пот впитался в одежду и стало только хуже. И вот теперь она сидела голодная, замерзшая, трясущаяся от озноба и проклинала на чем свет стоит и главу, и Донатоса, и Ихтора. Кровососы проклятые. Их бы сюда.
— Лесанка, дура, ты там сдохла что ль?
Тьфу ты, не поблазнилось.
Девушка спустилась с топчана и наощупь приблизилась к решетке.
— Тут я.
— А че молчишь-то? Долго я здесь орать буду? — все тем же громким шепотом спросила темнота. Впрочем, несмотря на кромешный мрак, голос Вьюда узнать было нетрудно.
— Чего тебе? Поиздеваться пришел? — буркнула девушка.
— Надо мне больно задницей своей рисковать, чтобы над такой дурищей поиздеваться. Чести много. Держи вот…
И через прутья решетки просунулось что-то мягкое.
— Да бери! Вот же дура записная! Долго я тут стоять буду?
Девушка нащупала угол теплого войлока и потянула его на себя.
— Соломой потом присыпь, чтоб не нашли, — наставлял Вьюд со своей стороны. — Заберем как случай выдастся. Я его в Северной башне, в сундуке нашел. Правда моль погрызла и воняет дерьмом каким-то, но и такой за радость. Околела поди?
— Околела.
— То-то я гляжу, не отзываешься даже.
Узница торопливо куталась. Войлок и впрямь пах не то навозом, не то прелью.
— На вот еще, — зашептал парень. — Да руку-то дай, не вижу тебя, дуру.
Лесана просунула свободную руку сквозь решетку, Вьюд нащупал ее пальцы и вложил в них деревянную ложку.
— Жри давай. Горшок не пролезет. Через решетку жри. Погоди… Хлеб держи.
Не веря своему счастью Лесана просунула руку сквозь решетку зачерпнула в горшке и принялась, как могла быстро, запихивать в себя чуть теплые, но густые и наваристые щи.
— Быстрее давай, — торопил Вьюд. — Сегодня Мерешка на страже стоит. Из старших Дареновых. Он меня пропустил, потому что ты, дура, одна во всем каземате. Только уговор был лучину не жечь. Однажды тоже вот так ходили, а в одном из казематов оборотень сидел, так он на свет так кидаться и орать начал, что пол-Цитадели сбежалось.
— Ты ж говоришь, кроме меня тут нет никого, — прошептала, поспешно жуя, Лесана.
— Дак послушников никого. А так, кто его знает… Вдруг умертвие какое или волколак. Они же от света дуреют, начнут орать.
— Ну да, меня когда вели, там вроде шевелился кто-то… — согласилась Лесана доскребая ложкой горшок. — А как ты щи-то вынес?
— Парни на кухне помогли. Не подыхать же тебе здесь по милости креффов. Они-то в тепле. Поди нажрались и дрыхнут.
— Вьюд, спасибо… — у Лесаны защипало в носу.
— Да пожалуйста, — некоторое время он помолчал, а потом осторожно спросил: — Лесан, а страшно было?
— Было.
— Ладно, давай ложку, пойду я. Спать ложись.
И едва Вьюд поднял с пола горшок, как из-за угла донеслось придавленное шипение:
— Долго ты там? Давай, ноги в руки, нето в соседний кут запру, будешь знать!
— Все, пошел я.
Лесана и промолвить ничего не успела, а парень уже исчез, словно его и не было. Девушка вернулась на свой топчан и улеглась на солому, закутавшись в покрывало. Теплый сытый сон обступил ее со всех сторон, навалился и проглотил без остатка.
Тамир поднялся из мертвецкой в свой покойчик. Голова привычно болела, тело колотил озноб, а в глаза будто насыпали песку. Хотелось повалиться на лавку, натянуть сверху все, что есть — от одеяла до утирок — и заснуть. Но молодой колдун знал — все одно не заснет, пока не согреется. Ледяные стены казематов вытягивали из него тепло, студили кровь. Да и царящий в комнате холод обступил парня со всех сторон. Надо бы затеплить пузатую печь, привалиться к нагретому камню спиной и чувствовать, как сладкое тепло истомой пробирается к каждой косточке, ласкает каждую жилку.