Едва послушник отошел, одноглазый целитель обратился к его наставнику:
— Ты, Донатос, не лютуй, парень, почитай, от большой беды нас спас. Лупить его теперь никакой нужды. Умер он. Учение сейчас и без хлыста бойко пойдет.
— Учу и наказываю я так, как каждый из них выдюжить может, — огрызнулся некромант. — Нечего из меня самодура лепить. Без тебя все понимаю. А ты Нэд, зря убивался по девке, не сигани она с башни, неизвестно сколько бы еще дурак мой, как теля глупое трясся. Целителей у нас полно. А вот некромантов — по пальцам.
— Ну и что? Сильный он? — умерил гнев Нэд.
— Да уж посильнее дуры этой.
Глава удовлетворенно хмыкнул и тут обратил свой взор на Ихтора:
— А ты-то чего с ним поперся? Не спалось что ли? — смотритель все еще хоть излить желчь, что разъедала его хуже отравы.
— Поспишь тут, — фыркнул Ихтор. — Как бы они каменоломни нашли, а? Я чуть не целый оборот балаган пред ними ломал, чтобы доверили путь указать. Одну дуру потеряли. Не хватало только, чтобы следом еще двое сгинули. Да и кто бы их выпустил-то одних да еще и с телом?
— Верно. Никто. Привели бы ко мне. И обоих бы ждало наказание. Много вы воли взяли.
Нэд пожевал губами. По всему выходило, что двое креффов наплевали на его запрет. Мало того, еще и послушникам позволили наплевать.
— Глава, — Ихтор покачал головой. — Ты слишком гневлив и поспешен. Ты в своем недовольстве не зришь очевидного. Донатос знал, что из смерти девчонки можно извлечь пользу. Да и я тебе напоминал: негоже мага отдавать под нож, как скотину. Ясно было, как белый день, что выученики попытаются подругу упокоить. К чему им было мешать? А урок оба получили знатный. И все же в твоей воле наказать нас за самоуправство, как решишь.
Смотритель слушал эту спокойную речь и молчал. Он знал свою вспыльчивость, как знал и то, что креффы давно подладились под нее. Но покамест не было случая всерьез кого-то наказывать. Однако и без внимания их непослушание оставлять было нельзя.
— Донатос, из Щьерки нынче сорока была. Навь там объявилась. Хотел я Лашту отправить со старшим его. Но, коли у тебя такой выкормыш справный, езжайте-ка. Ему теперь самое время к науке припасть.
Некромант с каменным лицом выслушал главу. Да уж. Отмерил наказаньице. Ну, а что ж теперь? Нэд всегда с выдумкой был.
— Ихтор, — глава оборотился к целителю, который внимал ему с кротким смирением. — Чего рожу такую скроил, будто от баб зарок дал? Заруби себе на носу — до голодника, чтобы на глаза мне не попадался даже. Как ты смолоду себе на уме был, так и остался. Все исподтишка. А чтобы от скуки не помереть, займись, вон, южной кладовой. По весне обозы поедут, а у вас сам Встрешник ногу сломит, развели бардак.
Донатос с сожалением посмотрел на лекаря. Будет теперь целый месяц перебирать да описывать горшки с мазями, склянки с притирками и мешки с травами.
Впрочем крефф лекарей безропотно выслушал смотрителя и спросил:
— Могу я взять себе помощника?
— Обойдешься.
Маг вздохнул. При мысли о том, что он будет сидеть один в царстве сушеницы, взваров и зелий, вдыхать запах трав и думать о ней, захотелось взвыть. Глава и подумать не мог, насколько жестокое наказание отмерил креффу. А, может, перестать терзаться? Сколько еще таких девок будет, Хранители только знают, а сердце, сердце глупое хоть и встрепенулось, но все одно — понемногу затихнет. Нечего ему вздрагивать и болеть. Прошло и прошло.
Тем временем Глава собрался было уже идти и тут увидел за спиной целителя растерянно переминающуюся Лесану, про которую креффы совсем забыли. Девушка приплелась в Цитадель самой последней и теперь терпеливо ждала, когда гнев главы обрушится и на ее взмокшую под жаркой шапкой голову.
— А, девка! Вот про тебя-то я и забыл! Тебя, голуба, остается только выдрать так, чтобы на всю жизнь запомнила, как старшего в дому ослушиваться! Второго Клесха я тут не потерплю!
— Окстись, Нэд, — вдруг промолвил Донатос. — Чего теперь на девку вымещаться-то?
Выученица вскинула глаза на колдуна — чего еще вздумал заступаться? Не к добру он решил милость свою явить, ой, не к добру. Злость с Лесаны сошла, как шелуха, и девушке вдруг стало страшно. Лишь теперь поняла она, что напал в лесу не на выученика. Это тебе не Фебра по земле протащить. Руку на креффа подняла. Да не просто подняла, а едва дух не вышибла. И не просто на креффа. На Донатоса, который один был страшнее всех вместе взятых. С осознанием этого шевельнулся в душе страх. Потому что поняла девушка, что она — всего лишь послушница — беспомощная, беззащитная, а ворог ее лютый — наставник. И в его власти сделать жизнь ее до возвращения Клесха самой настоящей пыткой. Да и Клесх-то, когда вернется, порадуется ли такому обороту?
Колдун смотрел в лицо послушнице и угадывал мысли, мелькающие в ее глазах. И от этого его собственные глаза вспыхивали торжеством и предвкушением… Хранители, не даст он ей теперь жизни! И страх упругим комком шевельнулся в животе — тяжелый, обжигающий.
— Вымещаться? — переспросил Глава, надеясь, что ослышался.
— А то нет? — ничуть не испугался Донатос. — Ну засекут ее сейчас и чего? Разве только тебе легче станет. Вот только, сколько ее тут уже пороли? Первое чему послушников учат — боли не бояться. Девка давно к ней привыкла. Ну, выпорешь ты ее, раны целители заживят, да и только. Она ж знала, на что она шла, и готова кару нести.
— Так то ежели заживят! — усмехнулся старший крефф.
— Ну, а коли не заживят, почитай месяц в горячке проваляется, — поддержал некроманта Ихтор.