— Ежели узнаю, что покойника огню предали, всех Ходящим скормлю, — выплескивался крефф, и Тамир молчаливо с ним соглашался. Работа предстояла немалая, не каждый колдун с ней справиться может. Оттого-то и бежал парень вровень с наставником, отталкиваясь палками от искрящегося снега. Понимал — каждый оборот на вес золота теперь. Если навьих несколько, то как бы подмогу звать не пришлось. Вон, и Донатос вестницу из Цитадели с собой прихватил, сидит на плече, вцепившись коготками в куртку и поглядывает черными блестящими глазами.
Выехав из леса на пригорок, маги остановились. Перед ними, как на ладони раскинулась деревенька. Небольшая и не маленькая, дворов на тридцать. С горушки был виден мужик, беспокойно топчущийся перед тыном и все глядящий на дорогу.
— Староста, поди, мается, — буркнул крефф. — Поехали, мозги ему вправим.
И начал спускаться, обдав выученика снегом, брызнувшим из-под лыжин.
Оказавшись у околицы, колдун, не долго думая, съездил почтительно склонившемуся мужику по уху. Тот рухнул в снег, прикрываясь руками, и завыл:
— Не губи, не губи! Нету нашей вины.
— Сколько навьих? — не слушая оправданий, рявкнул Донатос.
— Три… — прошептал деревенский голова.
— Три? — от голоса некроманта повеяло смертью.
Передав опешившему Тамиру сердито верещащую сороку, крефф неспеша отстегнул притороченные к сапогам лыжи, подошел к стоящему на коленях старосте и ударил того кулаком в живот. Несчастный согнулся, хватая ртом воздух, а крефф прошипел:
— Ты почто вещунью с грамотой отправил, будто у тебя только одна навь завелась? Ты какого упыря замолчал что их тут целый рой? — тряс главу поселения за бороду некромант.
— Кузня вечером загорелась, — задыхаясь, наконец, выдавил тот, — а у нас рядом Стая кружит, не вышел никто до рассвета, думали: коваль дома. А уж когда солнце взошло, я к нему пошел, а жена сказала: не был Хрон дома. Я сразу птицу и направил. Откель мне знать было, что он там не один сгорел?
— Почто горелки не проверили? — продолжал трясти его Донатос.
— Дык боязно, — лепетал мужик, не пытаясь, впрочем, освободиться. — Кто ж пойдет туда, покуда колдун обряд не сотворит? Мы и так горя натерпелись, когда они надысь встали разом и давай по деревне шкрябаться.
— Счастье ваше, что они еще в силу не вошли. Еще дня три и не шкрябались бы, а заходили, куда хотели и давили вас, идиотов, — плевался словами крефф. — Откуда навьих трое оказалось, коли кузнец один был? Ну? Говори!
Деревенский голова застонал:
— Так не один он в кузне сидел, с дружками. Те как раз с отхода возвернулись, вот решили отметить, дурни пустоголовые. А у Хрона, кузнеца нашего, баба хуже шавки брехливая, разве б она им дала горькую пить? Вот и пошли в кузню. А там, видать, перепились в дрова, да заснули. А что уж дальше случилось — не ведаю.
— Перепились, значит, — сощурил глаза крефф. — Перепились да подохли в огне, а мы теперь их упокаивай с миром.
— Не губи, господине, — запричитал мужик. — Нет моей вины, я все по правде сделал, птицу сразу отослал и каждый день дуракам толкую, чтоб не пили до изумления, так ведь люди есть люди…
— Ничего, я так втолкую, что послушают, — усмехнулся Донатос. — Ты метки на дома навьих поставил или я тут полдня терять буду, пока ты мне их избы покажешь?
Староста судорожно закивал.
— Все, все упредил, господине, все сделал и за деньгами мы не постоим, уплатим хоть сверх меры…
— Уплатите. Дураки бесполезные. Ладно, хоть что-то нужное сделал. Веди, давай, на постой. А ты, — крефф посмотрел на безразличного ко всему происходящему Тамира, — иди по домам да забери узелки погребальные, родня, поди приготовила. А ежели не приготовила, на себя пусть пеняют, ждать не буду, развернусь и уедем, пусть как хотят здесь живут потом.
Староста, приглаживая всклокоченную бороду засуетился, повел креффа к себе в дом, кланяясь через шаг и увещевая не гневаться. Лишь на пару мгновений голова задержался, объясняя Тамиру как найти дома сгоревших мужиков.
И все же первым делом молодой колдун пошел к кузне. Ежели навьи уже бродят по деревне, надо очертить о пожарище обережным кругом, который удержит мятущиеся духи, не даст бушевать.
Остывшее пепелище чернело на краю села. Говорят, в давние времена, когда Ходящих не было, деревни ставились тесно — двор ко двору, не то, что ныне. Но кузни, и тогда, и сейчас стояли особя, в стороне, чтобы, случись пожар, не пострадала вся весь.
Парень окинул взглядом обугленный остов. Горело, видать, знатно, потому как осталась на месте бывшей постройки только наковальня, наполовину осыпавшаяся от жара печь, да обрушившиеся едва не до основания стены. Доски и бревна рассыпались, лежали невпопад, грудой… М-да… Это ж еще растащить все надо, чтобы до останков-то добраться. Тьфу.
Пока Тамир с грустью размышлял о том, как будет доставать из жирной копоти человеческие кости, кто-то шагнул к нему из-за развалин печи.
— Мира тебе, колдун.
Послушник вскинул голову, да так и застыл с вытянувшимся лицом. Напротив стоял мужик — косая сажень в плечах, коротко стриженная смоляная борода, кожаный фартук на голое тело, а руки и плечи все в россыпи точек от застарелых ожогов. Человек поклонился, а выученик Цитадели глядел на то, как сквозь невесомый образ просматривается дальний деревенский тын и лес за ним…
По спине пополз холодный пот: Что такое приключилось в этой веси, коли навь тут и днем показывается? Что за магия здесь страшная творилась?
— И тебе Мира кузнец, — отозвался по привычке Тамир да так и застыл — понял, что услышал того, кого и видеть-то лишь ночью мог. Бред! Не могут некроманты слышать мертвых, да тем более навь, что своей лютостью славится, не могут говорить с ней!