Жнецы Страданий - Страница 39

Упырь забился, выпустил жертву и скорчился в волнах голубого сияния. Кожа сползала с него, оголяя мясо и жилы, руки царапали землю, плоть отпадала от костей, а Лесана стояла над издыхающим мертвецом в полный рост, чувствовала как по спине к пояснице бегут горячие кровавые ручейки и улыбалась.

В свете призрачного голубого сияния она наблюдала за тем, как сгорает дотла ее обидчик. Смутные тени прятались за черными деревьями, но не решались подступить. Девушка шла к Цитадели, не спеша, горящей от боли спиной чувствуя устремленные на нее взгляды невидимых обитателей ночи.

Казалось, она ступала медленно и величественно, плыла над землей. И только позже ей сказали, что она прибежала к крепости под утро, задыхаясь, вся в крови, и упала у ворот без сил, но даже тогда пыталась ползти, натужно и тяжко хрипя.

Лесана же помнила другое. Как бледные краски рассвета отражались на каменных стенах Цитадели, как раскачивалась под ногами рыхлая земля и как сильные руки подхватили ее — ослабшую усталую, а ненавистный теперь голос сказал:

— Ты быстро обернулась. Я не ожидал.

А потом она летела, летела, летела в глубокую черную яму, у которой не было дна, и думала только об одном — у нее на спине теперь останется такой же шрам, как у Клесха на лице.

* * *

Листопадень — средний месяц осени — в этом году выдался с суровыми заморозками. Стоя посреди старого буевища, Тамир рассеянно наблюдал, как прожорливые галки лакомятся подмерзшей рябиной. Зябко подернув плечами, парень перевел взгляд под ноги. Там, на дне свежевырытой могилы стоял Донатос, готовившийся к обряду. Вот он вынул из-за пояса нож и принялся чертить по дерновым стенам непрерывную линию, проговаривая слова заклинания. Когда линия сошлась, и круг замкнулся, все тем же, перепачканным в земле клинком наставник разрезал левую ладонь, окропил ямину кровью и негромко начал читать заговор, закрывающий покойнику путь в мир живых.

Мерно звучали слова, кричали птицы, передравшиеся за крупную гроздь ягод, поодаль глухо рыдала беременная баба, закрывая опухшее от слез лицо уголком платка. По бокам к матери жались два зареванных паренька в поношенных кожушках.

Жалко бабу. Как она теперь без кормильца детей поднимать будет?..

— Чего застыл? Надеешься, здесь и останусь? — раздался из могилы отрезвляющий голос креффа. — Руку давай.

Помогая наставнику выбраться, Тамир поразился тому, что даже его собственная, изрядно озябшая ладонь ощутила холод ладони Донатоса, которая казалась остывшей, как у покойника.

Впрочем, несмотря на то, что некромант должен был бы закостенеть от холода, двигался он с прежней легкостью и уж тем более не растратил своего яда.

— Что я делал? — поинтересовался у ученика крефф, прежде чем дать знак начинать погребение.

Тамир захлопал глазами. Он, пока стоял без дела, унесся мыслями так далеко, что не особо присматривался. Взгляд Донатоса стал тяжелым.

— Что я делал? — повторил наставник и добавил: — Если не дождусь ответа, положу в домовину к покойнику и прикажу обоих заколотить до завтрашнего утра. Отдохнешь, соберешься с мыслями.

У парня сердце подпрыгнуло к горлу. Он уже слишком хорошо знал некроманта, чтобы не углядеть в его словах пустую угрозу. Поэтому юноша глухо, стараясь ничего не упустить, начал перечислять.

— Вот видишь, — спокойно заключил Донатос, — не такой уж ты и дурак, каким кажешься.

Лишь после этого он дал знак терпеливо ожидающим сельчанам.

Мужики, скинув шапки, заколотили крышку домовины, затем подняли на рушниках последнее пристанище человека на земле и по знаку колдуна опустили его в могилу. Крефф подновил ножом рану, чтобы кровь бежала быстрее, и щедрой горстью вещей руды окропил гроб. Тамир, не дожидаясь приказа, скинул с плеча мешок, развязал горловину, вытащил на свет связку оберегов и подал ее наставнику. Тот даже не перебрал висящие на безыскусных шнурках ладанки, небрежно выхватил самую невзрачную и швырнул в могилу. А в каждом движении было столько рутинной отточенности, заученности, что становилось и тоскливо, и страшно одновременно. Смерть была для Донатоса всего лишь ремеслом.

Пока ученик отмечал это, наставник выжидающе смотрел в его сторону. И лишь спустя мгновение Тамир понял, чего он ждет и, торопясь, начал читать упокойный заговор. Слова на языке Ушедших давались с трудом — гортанные звуки царапали горло и падали в студеный воздух, словно пригоршни камней. Мужики взялись за лопаты и по крышке домовины застучали комья земли. Бабий плач перешел в надрывный горестный крик.

— Язык прищеми, — негромко сказал крефф вдовице, и что-то было в его голосе такое, отчего несчастная осеклась на самой высокой ноте, — нечего глотку драть. От воплей твоих он не оживет. А подняться может. Заговор еще не в силе.

И он усмехнулся, видя, как исказилось в ужасе лицо женщины.

Тамир похолодел. Потому, что наставник… врал! Бесстыже, пользуясь невежеством окружавших его людей. Послушник же знал — мертвяк не встанет, заклинание отзвучало, оберег брошен, земля и та отчитана. Уж чего-чего, а тщательности Донатосу было не занимать. Так зачем же он не дает вволю выплеснуть горе осиротевшей родне?

— Дык день же еще, — незаметно подошедший староста, озадаченно почесал затылок, — они ж днем спят! Пущай Свирка поплачет, отведет душу.

— На поминках пусть завывает, — ответил некромант и заключил, — собьет вот этого дурня своим ором, весь обряд псу под хвост полетит.

И Тамир в этот миг понял, что на самом-то деле креффу просто надоело слушать причитания несчастной бабы.