Жнецы Страданий - Страница 19

Закончив вразумлять подопечных, провожатый оставил, наконец, их одних.

Как только дверь за парнем закрылась, новички стали осматриваться. В комнате, прямо в стене зияло жерло остывшего вычищенного очага, стояли три широких лавки, в изножье каждой притулилось по грубому сундуку. Возле окна жалась к стене скамья и возвышался большой стол, на котором над тарелкой с водой склонился безыскусный светец с обгорелой лучиной. Больше здесь не было ничего. Девушки кинулись открывать сундуки. Там и впрямь лежало только то, что упомянул Фебр.

— У меня в кузове зеркальце было, — ни к кому не обращаясь всхлипнула Айлиша.

— А у меня вышиванка нарядная, — вздохнула Лесана.

— В мою котомку матушка пряников бросила медовых, — протянул Тамир.

После этих, полных грусти и досады слов, трое начинающих послушников переглянулись и рассмеялись. Стали готовиться ко сну. Тамир сидел на своей скамье, повернувшись к стене, и слушал, как за его спиной шуршат, переодеваясь в рубахи девушки. Потом настала их очередь отворачиваться, давая парню время сменить портки на подштанники. И вот уже все трое втянулись на своих лавках. Смятые сенники казались влажными, тонкие одеяла почти не грели, из черного очага тянуло сквозняком, и до костей продирал озноб. Каменные стены отдавали сырость и холод, жадно поглощая тепло полуголых тел.

— Если тут так весной холодно, что ж зимой-то будет? — простучала зубами со своего ложа Айлиша. — И очаг затеплить дров не дали…

— Зимой-то, поди, дадут, — отозвался Тамир, страстно мечтающий оказаться возле родной, пышущей жаром печи.

— Все! Надоело мерзнуть! — Лесана вскочила, приплясывая на студеном полу. — Давайте лавки сдвинем. Сейчас друг к дружке прижмемся, тремя одеялами накроемся, можно еще сверху холстины набросить, которые нам для утирок дали. И вы как хотите, а я портки вздену. Эдак все себе застудишь. Мы ж сюда учиться, а не хворать приехали. Ну, давайте.

— Лесана… — робко попыталась вразумить девушку юная целительница, — грех это!

— Наши грехи, видать, на себя крефф Нэд взял, раз сказал, что нет между нами различий.

И все-таки Айлиша неуверенно мялась на своей лавке, однако под уверенным натиском все же сдалась, стала натягивать порты. В полумраке завозился и Тамир. А уже через несколько мгновений, обмирая от ужаса и собственной смелости, юные послушники сдвинули убогие ложа, потеснее прижались друг к другу под тонкими одеялами и, наконец, согревшись, задремали. Сквозь зыбкий полусон Тамир чувствовал, как ровно дышит прижавшаяся к нему девушка — теплая, сонная… Казалось, они одни в полумраке Цитадели и над их ровным дыханием плыли только тишина и холод. А потом он заснул.

Уже глубоко за полночь в темный покой заглянули двое. При свете лучины они оглядели открывшуюся глазам возмутительную картину и один из вошедших хмыкнул.

— Клесх, как думаешь, они — будущая тройка? — нарушил тишину негромкий женский голос.

— Не знаю, Майрико, какая они тройка, но они единственные кому хватило ума объединиться и сделать все для того, чтобы не застыть. Гляди, — он небрежно поднял уголок одеяла, — все, что было в сундуках, напялили.

Собеседница усмехнулась.

— Что ж, может, и выживут.

* * *

Затворив дверь покойчика, маги направились на верхние этажи Цитадели.

Они шли в молчании, думая каждый о своем и не слыша призрачного эха шагов, витающего под высокими темными потолками. О чем они думали? О тех далеких днях, когда сами очутились в стенах каменной твердыни — испуганные и жалкие? Вряд ли они помнили те времена. Ведь от полудикого мальчишки, выросшего в рыбацкой лачуге, и от девочки из глухого горного села не осталось ничего, кроме данных когда-то родителями имен. Былое подернулось зыбкой дымкой. Стало далеким, чужим. Ненастоящим.

По мрачным лестницам крепости, тускло освещенным чадящими факелами, креффы поднялись на самый верхний этаж. Тут было тихо и не так сыро. Здесь жили наставники и глава Цитадели. Клесх остановился, когда услышал за спиной короткий смешок. Обернулся, вопросительно глядя на спутницу, а она вдруг сказала то, о чем он и сам мельком подумал, идя по стертым от времени ступеням:

— Помнишь, когда тебя только привезли, ты был одет в такие смешные штаны до колен и весь грязный, как будто валялся в угле? Нурлиса сказала, таких, как ты, надо сначала кипятить с мыльным корнем, а уж потом спрашивать имя. А ты стоял посреди двора, смотрел на Северную башню и кричал от восторга: «Поди с нее плюваться далече можно!» — она старательно изобразила его просторечное «оканье».

Клесх в ответ только кивнул. Он смутно помнил тот день. Ему было всего одиннадцать лет, он никогда не бывал дальше каменистого берега Злого моря и всю дорогу до Цитадели ехал, постоянно сваливаясь с лошади. Он тогда оказался самым юным послушником магической крепости. Его привезли сюда в столь нежном возрасте только потому, что никому не хотелось ждать несколько лет, пока он повзрослеет, и снова тащиться в такую даль.

Майрико заглянула в холодные серые глаза и переспросила:

— Помнишь?

Он снова кивнул, но целительница только покачала головой:

— Не помнишь. Я помню.

Мужчина скупо усмехнулся.

— Потому что я содрал с тебя ту тряпку, которой у вас принято закрывать девок. И то, как ты орала при этом от ужаса, помнит, наверное, каждый.

Майрико опустила глаза, на миг погрустнев:

— У нас лицо девушки может видеть только муж. Сдернув покрывало, ты все равно что обесчестил меня.

— Я тогда этого не знал.